Нам ни за что не выжить, 

если мы не сойдем чуть-чуть с ума…

 

  Кто-то из классиков страсть к сочинительству назвал чесоткой души.   Приступы творческого зуда преследовали меня с детства. Из-за лени и неумения сосредоточиться на чем-то одном я ничем не обнаруживал этого. И мог бы дожить до преклонных лет, довольствуясь ролью рассказчика. Автора отчасти выдуманных, отчасти имевших место историй. Крайне утомительных для собеседника.   Склеротики, как известно, любят утверждать, что раньше было все не так как сейчас. 

 - Врачи в психиатрических больницах, - говорил   бы я, - были намного умнее. А больные, соответственно, глупее. И, время от времени, случалось такое, чего нынче и во сне не увидишь.  

  Перестройка разбудила меня, как декабристы   Герцена. Я сел за компьютер и написал "Дурдом" - небольшую повесть из психиатрической жизни.   Запоздалые откровения психиатра никого не удивили. Эка невидаль - дурдом. Тут вся страна сходит с ума. И ничего. Не удивляемся.   Все свелось к поискам прототипов. Те, кто не нашел себя, обиделись. Кто нашел, - оскорбились.   Отъезд на историческую родину избавил автора от необходимости доказывать и тем и этим, что он вовсе не то хотел сказать. Что, если кто-то узнал себя в ком-то, ровным счетом ничего не значит. Поскольку в повести речь шла не о конкретных людях, а о типичных для психиатрического сообщества представителях. Не более того.  

  Неприятное чувство дискомфорта, знакомое всем, кого не так поняли, побудило меня взяться за "Записки".   Я собирался назвать их "О дурдоме с любовью".   Поимо преемственности, заглавие должно было подчеркнуть наличие у меня целого ряда положительных свойств и качеств. Таких, как душевная теплота и расположенность к людям.   Довольно скоро я поймал себя за руку, уличив в элементарном плагиате. Не сделай я этого сам. Сделали бы другие. 

 - Ага! - Сказали бы они. - Мало того, что он оскорбил ни в чем не повинных людей, сделав из них прототипов. Так он ещё перетягивает их по частям из одного жанра в другой.  

  Тогда я перелопатил все, что мне было известно о   жизни вообще и жизни психически больных в частности. И был вынужден согласиться с теми, кто не видит принципиальной разницы между миром сумасшедших и сумасшедшим миром. Ни в главном, ни в сюрреалистических деталях.   Что печально до чрезвычайности. И смешно тоже.   И тогда я решил изменить направленность своих "Записок". Остановиться на подробностях противоестественной связи сумасшедших миров. И смешных, и грустных.  

  Во-первых, смешное лечит. Во-вторых, если кто-то над чем-то смеется, вовсе не значит, что ему не хочется плакать.